Предание в протестантской и православной герменевтике

Время от времени я читаю баптистам лекции о Православии, потому периодически оказываюсь вовлечен в протестантско-православную полемику. Не всякая полемика на пользу, но вопрос о подходе к толкованию Библии, отвечая на который я написал письмо, превратившееся в данное сообщение, думаю, важен и сам по себе.

Итак, меня недавно спросили: “Мы, баптисты, верим, что Священное Писание – наивысший авторитет. Впрочем, и православные очень часто с этим соглашаются. Но весь вопрос в том, как его толковать. Для толкования Писания мы используем современные законы герменевтики, а они воспринимают Писание через призму трудов святых отцов и других преданий. Но ведь наша герменевтика, историко-грамматический метод, которым мы пользуемся – тоже своего рода предание, верно? Это наш церковный опыт, труды, знания и пр. Таким образом, для толкования Писания мы тоже прибегаем к преданию. Так если и они, и мы, фактически, толкуем Писание, опираясь на предание, то возникает вопрос: а так ли уж неправы православные, рассматривающие Писание через призму более древнего предания?”

Может быть с несколько иными формулировками, но вопрос о сравнении православного и протестантского подходов к Писанию возникает в рамках почти любого серьезного обсуждения сравнительного богословия. При этом далеко не все собеседники адекватно представляют себе не только подход собеседника, но и свой собственный. Но все же я попробую кратко обсудить и то, и другое.

Консервативная протестантская герменевтика

В чём именно заключается суть историко-грамматического (или грамматико-исторического) метода? На самом деле, всё сводится к одной простой идее – Писание следует обычным законам человеческой коммуникации. То есть, фактически, оно толкуется теми же способами, что и другие тексты. Так, когда вы читаете и данную заметку, и какую-либо книгу или газету, и просто разговариваете, вы пользуетесь историко-грамматическим методом. Информация извлекается из культурного контекста (история) и значения слов и синтаксических конструкций (грамматика). Просто когда у нас с автором более-менее один и тот же контекст и язык, мы часто воспринимаем текст без заметных затруднений. Но стоит попробовать прочитать текст, например, на английском языке, и даже при нормальном владении языком понадобится прилагать больше усилий, потому что это уже не столь знакомая грамматика, и не столь знакомый контекст. Или стоит обратиться к произведениям, например, XVII века, и оказывается, что не всегда хватает наших знаний культурных реалий, и где-то уже остро нужны примечания издателей. (А те, кому сейчас лет двадцать, даже тексты советских времён не всегда вполне понимают.) Итак, чем дальше в культурном или лингвистическом отношении от нас автор, тем больше требуется историко-грамматических усилий, чтобы прочитать его в соответствии с авторским замыслом. Библия же написана на древних языках, в рамках культуры, отстоящей от нашей на тысячелетия, поэтому и так труден путь к ее “простому и непосредственному” восприятию. Весь историко-грамматический метод – это лишь набор средств, призванных помочь преодолеть эту пропасть и услышать автора в категориях языка и мировоззрения того времени, чтобы лишь потом мы смогли претворить эту мысль в нашу культуру.

В каком-то смысле, историко-грамматический метод – это не столько предание, сколько попытка преодоления предания. Одна из основных проблем при толковании – предпонимание читателя, когда мы навязываем тексту то, что, по нашему мнению, он должен был бы выражать. Такое предпонимание формируется за счет церковных и культурных преданий, усвоенных толкователем, но часто его наличие не осознается. Стоит послушать, например, проповеди представителей другой конфессии, и легко замечаешь, как они примешивают к тексту свое конфессиональное богословие. А наоборот? Нужно честно признать, что в большинстве случаев и баптисты активно используют свои баптистские предания при толковании, а вовсе не историко-грамматический подход. Правильная методология предполагает сознательный контроль над тем, из какого источника проистекает тот или иной вывод, то есть насколько вывод обоснован исторически, грамматически и логически. Конечно, далеко не всегда удается преодолеть человеческие слабости, но движение в этом направлении необходимо и возможно. Например, когда читаешь труды серьезных экзегетов, часто вообще не получается догадаться, к какой конфессии они принадлежат, а стоит почитать менее аккуратных, и сразу всё понятно.

До сего момента я описывал историко-грамматический подход как деятельность в идеале совершенно независимого толкователя. Но здесь требуются два уточнения. Во-первых, толкователь должен быть зависим от Святого Духа. Но не для того, чтобы Дух открыл некие “тайны”, невыводимые историко-грамматически из текста. Просто объективная составляющая реальности авторов библейских текстов – их взаимоотношения с Богом. Без понимания и принятия этого аспекта невозможно адекватно понять авторскую мысль. Более того, это мысль не только автора-человека, но и Духа, которым он был водим, а потому без Духа она будет чужда, что создает некоторые препятствия при толковании. Наконец, Дух может помочь правильно оценить имеющуюся у нас информацию. (Только было бы в чём помогать, а то ведь часто ленимся думать).

Во-вторых, как это ни странно звучит в данный момент, толкователю полезно церковное предание (причём я говорю не о местной баптистской традиции, а о двухтысячелетнем опыте всей христианской церкви). Но, опять-таки, не как способ получения чего-то невыводимого из текста. Библейский текст непрост. Даже самые внимательные и усердные не видят всех его нюансов, так что нам нужна помощь. И мы находим ее в лице тех, кто прикладывал должные усилия в поисках ответа на вопрос: что действительно имел в виду автор? Искренние толкователи прошлого и настоящего, независимо от их конфессиональной принадлежности, являются нашими собеседниками, советчиками и учителями. Они периодически говорят нам (если мы готовы слушать): “Вот на эту деталь ты не обратил внимания и вот этот факт не учёл”. Более того, без них нам бы всё время приходилось “изобретать велосипед”, и мы почти не сдвинулись бы с места в нашем богословствовании. (Увы, часто так и происходит. Но стоит обратить внимание на обилие и разнообразие источников, используемых хорошими экзегетами).

Итак, историко-грамматический метод подразумевает наличие единственно правильного толкования текста – авторской мысли. Он предполагает, что эта мысль была передана обычными языковыми средствами того времени с учётом культурным и мировоззренческих реалий автора и первоначальных адресатов. И эта мысль может быть обнаружена, если, с помощью Духа Святого, бороться с собственным предпониманием, внимательно относиться к историческим и лингвистическим данным и логически анализировать развитие мысли. И труды других толкователей, идущих по тому же пути, могут существенно помочь. (Понятно, что в рамках краткой заметки невозможно обсудить все нюансы, особые ситуации, подводные камни и т.п. Конечно же, здесь стоит почитать Г. Верклера, У. Кайзера, Г. Осборна и др.)

Последний пункт в моих рассуждениях, возможно, порождает вопрос: а не является ли использование трудов толкователей прошлого, по сути, вариантом православного подхода, то есть истолкованием с помощью преданий? Думаю, всё же существует весьма значимое отличие. Православная герменевтика строится на иных принципах.

Православная герменевтика

Православие – это некая terra incognita для протестанта. Писание и Предание (и предания) предстают здесь в совершенно ином свете, о чем я попытался подробнее рассказать в другом месте. Здесь же дано лишь упрощенное описание.

В каком-то смысле, православная герменевтика сводится к принципу: “Для того, чтобы действительно понимать Священное Писание, нужно самому быть святым.” Церковь обладает полнотой истины, благодаря жизни в ней Святого Духа. Из этой сокровищницы было почерпнуто Писание, из этой же сокровищницы черпают и святые. Единство источника (теоретически) дает тождественность понимания. Причём, православное понимание не сводится к буквальному значению текста, но предполагает наличие более глубокого, типологического или даже аллегорического значения. (Здесь и пролегает главное отличие от традиционного протестантизма с его “грубым буквализмом”.) Важно понять, что “глубинные значения” не могут быть прямо извлечены из культуры, грамматики, логики, они могут быть только открыты. Иначе говоря, богатство смысла Писания для обычного человека оказывается непосредственно недоступным. Более того, постоянно отмечается опасность заблудиться и измыслить ложь при попытке самостоятельного поиска смысла Писания. Надёжная возможность для православного христианина – это чтение Библии через отцов Церкви. (Кстати, сейчас издаются сборники святоотеческих комментариев на Библию – иногда хороший пример в том числе и типологических толкований. Впрочем, как отмечалось выше, источник полезный и для протестантов, так как отцы, конечно же, обсуждали буквальное значение текста.)

Важно понять, что при отказе от обычных законов коммуникации результат толкования становится непредсказуемым. Любой человек может заявить о своих идеях: “Бог мне открыл это”, не приводя иных обоснований (отчасти отсюда проистекает и упомянутая выше опасность заблудиться). Церкви необходимо как-то фильтровать ереси и глупости. Для Православной церкви предания, по сути, как раз и служат таким фильтром, содержащим нормативные дополнительные значения текста. И если мы говорим о каком-то буквальном истолковании: “Это неверно, потому что не соответствует значению слов, контексту или историческим фактам”, то они, зачастую, говорят о переносном истолковании: “Это неверно, потому что не соответствует учению отцов”. Собственно, за редкими исключениями, православные вообще не толкуют Библию. Они просто излагают святоотеческое учение, используя Библию как “наглядное пособие”. (Честно говоря, баптисты на практике нередко поступают так же, просто пересказывая церковное баптистское учение и ссылаясь на библейские тексты лишь аллегорически с ним связанные, а не извлекая учение непосредственно из текста.) Таким образом, мы видим, что предания для Православной церкви – неизбежный дополнительный источник информации, содержащий “правильные” дополнительные значения к библейским текстам. (Вообще говоря, практически любая религиозная группа, отказываясь от историко-грамматического толкования, создаёт дополнительный авторитетный источник, служащий фильтром ее вероучения – “папская непогрешимость” и прочее у католиков, “дух пророчества” у адвентистов, нормативный духовный опыт у пятидесятников и т.д. Полный отказ и от буквализма, и от фильтров рождает хаос.)

Стоит уточнить, что вышесказанное не означает, будто отцы Церкви в своих типологических и аллегорических толкованиях всегда говорили нечто небиблейское. Зачастую истина, явно и ясно изложенная в одних текстах Писания, ими “выводилась” из совершенно других. В иных случаях хронологическая близость к временам апостолов позволяла легко получать достоверную информацию и из устного учения церкви. (Так же и в баптистских собраниях далеко не каждая проповедь, даже имеющая смутное отношение к прочитанному тексту, обязательно будет еретической.) Тем не менее, сама возможность видеть в тексте больше, чем написано, различать несколько смыслов одного и того же высказывания (что, конечно же, нетипично для обычной человеческой коммуникации, но ожидается здесь от библейского текста) – всё это открывает двери для развития авторитетных источников (преданий), формально связанных с Библией, но существенно расширяющих и дополняющих её. (Впрочем, с православной точки зрения, это лишь просто очередное претворение в слова или образы полноты истины, всегда имеющейся у Церкви.)

Итак, наконец, мы можем вернуться к вопросу о возможности использовать православное предание при протестантском толковании Библии. До некоторой степени это как приставлять крылья от самолёта к подводной лодке. Протестантская и православная герменевтика – две разные, завершённые системы со своей внутренней логикой. Мы можем принять Писание как необходимое и достаточное откровение, данное Богом, но приспособленное к обычным средствам человеческой коммуникации. Тогда из всего общецерковного предания мы будем пользоваться только тем, что было направлено на непосредственное раскрытие авторской мысли. Мы можем принять Писание как одно из частных проявлений полноты внутренней церковной истины, связанное со многими другими аспектами этой истины и имеющее способность отражать их с помощью разных уровней смысла. Тогда нам неминуемо придётся пользоваться всей совокупностью православного предания и быть православными (или, например, католического, и быть католиками).

Чтобы выбрать для себя одну из этих систем, нужно сделать шаг в сторону и посмотреть на данную систему как часть системы более обширной, включающей в себя представление и о Библии в целом, и о Боге, спасении и т.п. Важно понять, что Православие и протестантизм – это именно системы, обладающие своей внутренней логикой, так что и выбираем мы всё в совокупности, да и сделав выбор используем всё вместе. (Конечно, на практике мы можем легко пренебречь историко-грамматическими исследованиями Писания, подменив их легкодоступными случайными “преданиями”, но тем самым мы значительно ослабляем силу нашего свидетельства – это как лодка с крыльями – ни плавать, ни летать.) Избрав историко-грамматический подход, мы избираем непростой труд, но результаты стоят усилий.